bookmate game

Коридоры. Семь миров Высоцкого

Еврейский музей и центр толерантности
16Buku26Pengikut
Полку составил Ян Визинберг, куратор выставки, погружающей нас в мир оживших образов из песен Высоцкого.

В период застоя или оттепели, в открытую или передавая написанное на копиях самиздата, этими книгами зачитывались миллионы людей. Они — лицо эпохи и каждого ее представителя в отдельности.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Роман Рэя Брэдбери часто ставят в один ряд с антиутопиями «Мы», «1984» и «О дивный новый мир», однако на деле он разительно от них отличается. Возможно, романный мир Брэдбери прописан с меньшей детальностью, нежели произведения Замятина или Хаксли: в нем не так много действующих лиц, их образ жизни и государственные порядки описаны ярко, но без вяжущих, едких гротесков. Антиутопия Брэдбери притягивает к себе магнетической силой одного-единственного персонажа и его безумного желания изменить ход собственной истории. Выбор Гая Монтэга спаси из сожженного дома одну-единственную книгу, сделанный будто в бреду, был понят, узнан и услышан читателями в Советском Союзе, где книга, кстати, не была подвергнута цензуре, несмотря на старания идеологических СМИ.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Это классический послевоенный роман – причем классический настолько, что не важно, о какой именно войне идет речь. Он был впервые опубликован в 1936 году и встретил понимание западной публики, вместе с Ремарком пережившей Первую мировую. В 1958 году «Три товарища» перевели на русский – и советский читатель, не имеющий ничего общего с немцами-автомеханиками Робби, Отто и Готтфридом, живо откликнулся на изображение войны, калечащей судьбы людей даже через много лет после того, как отгремели последние залпы боевых орудий. В памяти многих навсегда останется кадр из фильма «Москва слезам не верит», где героиня читает Ремарка в метро: для поколений советских и российских зрителей этот образ ассоциируется с жаждой жизни и любви.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Самый известный роман Набокова будет официально опубликован на родине писателя уже после его смерти, в 1989 году. «Мне трудно представить себе режим, либеральный ли или тоталитарный, в чопорной моей отчизне, при котором цензура пропустила бы "Лолиту". Как писатель я слишком привык к тому, что вот уже скоро полвека чернеет слепое пятно на востоке моего сознания — какие уж тут советские издания "Лолиты"!», – писал Набоков. Тем не менее, отказ от родного языка был воспринят писателем как личная трагедия; многие критики, исследовавшие его работы, написанные как по-русски, так и по-английски, поначалу отмечали, что будучи безупречным стилистом в родном языке, Набоков поначалу будто бы вступил в противоборство с английским языком, пытаясь отыскать в нем иные мелодию и образность. Однако «Лолита» доказала: Набоков, чей язык является не только средством передачи информации, но и важнейшим инструментом в формировании образной и метафизической структуры произведений, возможно, являлся самым великим в своем веке писателем-билингвом.
  • tidak tersedia
  • Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Герои-коротышки со смешными именами могут ввести неопытного читателя в заблуждение: поначалу кажется, что приключения Незнайки написаны для детей дошкольного возраста. Но когда жители Солнечного города начинают рассуждать об акциях и вступают в вооруженный конфликт с бизнесменами (тоже коротышками), «Незнайка» превращается из сказки в едкую сатиру, почти предсказавшую первое десятилетие постсоветской России с ее «диким капитализмом». «Незнайка» критикует сращивание олигархии и власти, монополизацию экономики, фиктивный капитал, ангажированные СМИ и многое другое — впрочем, глубина смыслов не мешает главному герою книжки разгуливать в нелепой шляпе.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Анна Ахматова была не первой из тех, кто доказал, что эпоха может рождаться, храниться и передаваться на копиях самиздата. Но она дала этой эпохе женский голос — и, ко всеобщему удивлению, показания женщины пропустили время, судьбы и трагедии через такие призматические грани, что современники-мужчины бросились сомневаться: а действительно ли мы знаем и видели то, что видит она?
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Повесть о Швамбрании имеет с реальностью даже слишком много общего: в ней есть и мечта, и пошлость, которая эту мечту разрушает. Противостояние мечты и пошлости — одна из первых оппозиций в жизни каждого человека, оно начинается в раннем детстве, расползается трещиной в юности и, в самом худшем случае, к зрелости делает человека убежденным скептиком и циником. Возможно, эта книга не была вызовом советской действительности, но она была и остается вызовом читателя, брошенным самому себе.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Есть литература, способная повернуть ход мировой истории — или хотя бы поставить ему коварную подножку. «Дети Арбата» — как раз такой роман. Его публикация в СССР вызвала огромный общественный резонанс и способствовала разрядке, обнажив перед миром уродливую правду сталинских ошибок, тоталитаризма и репрессий. «Мы рукоплещем Горбачеву за то, что он вернул Сахарова из ссылки, за то, что опубликовал романы Пастернака „Доктор Живаго“ и Рыбакова „Дети Арбата“», — сказал Рональд Рейган.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Сегодня кажется почти невероятным то, что роман такой эстетики мог быть написан в двадцатые годы. Мир Беляева в этом романе оказался таким сложным, что несмотря на популярность книги на Западе в 40-е годы, ни один голливудский режиссер не решался взяться за ее экранизацию. Это с успехом сделали в Советском союзе, попытавшись передать основной посыл прозы Беляева — целью науки как рода деятельности и научной фантастики как жанра может быть только гуманизм.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Войнович иронизирует над тем, что в народном понимании именуется «здравым смыслом» — логикой и нравственными ориентирами Иванушки-дурачка, национального архетипа. «Маленький нелепый человек, рядовой солдат большой войны оказывается в центре событий, которые никак не соответствуют масштабам его личности», — вот, пожалуй, лучшее определение для Чонкина и его приключений. Он не горит в огне и в воде не тонет — и, несмотря на всю свою простодушную нелепость, достоин того, чтобы стать примером для подражания.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Среди великих романов «Доктор Живаго» — один из самых спорных, как с сюжетной, так и со стилистической точки зрения. Главную книгу Пастернака не поняли многие: Анна Ахматова, слушая черновики «Живаго» в исполнении автора, хотела перечеркивать страницу за страницей; Владимир Набоков не упускал возможности уколоть Пастернака чуть ли ни в каждом из своих поздних романов. Тем не менее, «Живаго» критиковал тоталитаризм «красной» России так, как никто до или после него: без малейшей самоцензуры, открыто, с почти детским, наивным желанием быть услышанным.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Саша Соколов — загадка, завернутая в загадку. Его лучший роман — это одновременно инфернальный ужас, знакомый только маленьким детям, и большая любовь, которую доведется пережить не каждому взрослому. Соколова — отшельника и эллина, в свои семьдесят с лишним рассекающего на лыжах по горам Канады — называют «русским Джойсом», но в представлении отечественного читателя его проза гораздо больше Джойса — документалисты нарекли его «последний русский писатель». «Школа для дураков» — это роман, написанный из будущего, для людей, которые еще не родились, и несущий в себе метафизику, которую нам пока не прочесть.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Все читали про «обыкновенного парня» Васю Теркина в школе, почти все — учили наизусть. Несколько поколений советских и российских школьников знакомы с этим произведением ближе, чем с хрестоматийной классикой. Так же, как эти школьники, «Василия Теркина» цитировали Пастернак, Солженицын, Фадеев и весь секретариат ЦК под председательством Сталина. Слова этой поэмы читал по радио Левитан — следом за ним их повторяли миллионы бойцов, для которых «Перед боем», «Переправа», «Теркин ранен» были не только гимном мужеству, но и поводом посмеяться.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Вопреки расхожему мнению, Солженицын получил Нобелевскую премию совсем не за «Архипелаг ГУЛАГ». Однако именно за этот тревожный, послегрозовой сгусток воспоминаний — своих и чужих — он был выслан из страны и лишен советского гражданства. Плохая проза бы никогда не заслужила столько внимания советских властей — об этом стоит помнить всем, кого эта книга отталкивает количеством страниц или описанных в ней смертей.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    « „Колымские рассказы“ — фиксация исключительного в состоянии исключительности, — писал Шаламов о своем произведении, — «Не документальная проза, а проза, пережитая как документ, без искажений „Записок из Мертвого дома“. Достоверность протокола, очерка, подведенная к высшей степени художественности, – так я сам понимаю свою работу. В „Колымских рассказах“ нет ничего от реализма, романтизма, модернизма».
    Шаламов не только написал одно из самых важных произведений о России XX века, не только придал форму и вес четырнадцатилетнему опыту выживания на Колыме, он создал новый жанр прозы — настолько упрямой и жизнеспособной, чтобы спустя полвека оставаться референсом для кинематографистов и публицистов.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    Когда-то у нас был «социализм с человеческим лицом» — но современникам братьев Стругацких хотелось социализма с совсем другим лицом — волшебным. Сегодня, спустя почти тридцать лет после того, как Союз перестал существовать, у многих из нас появилась привычка ностальгировать по хорошим, полузабытым вещам из советского детства. При этом часто оказывается, что по пылесосу «Ракета», очереди за «Хельгой» и коммунальной романтике не скучает почти никто. Зато по-настоящему не хватает радостного предчувствия утопии, в которой воплотится все, о чем писали Стругацкие: от работы в НИИ Чародейства до разгадки тайн Вселенной.
    Еврейский музей и центр толерантностиmenambahkan buku ke rak bukuКоридоры. Семь миров Высоцкого6 tahun yang lalu
    «Москву — Петушки» читали, наверное, все, но эта книга создана для того, чтобы ее перечитывать — бытует мнение о том, что в книге время от времени, даже пока Венечка никуда не едет, а стоит себе закрытым на полке, что-то меняется. Тем же, кто считает, что истина на дне граненого стакана выглядит уж слишком искаженной, стоит хоть раз взять книгу с собой в дорогу — несмотря на свой хмельной и помятый вид, проза Ерофеева была и остается одним из лучших образцов отечественного постмодернизма.
fb2epub
Seret dan letakkan file Anda (maksimal 5 sekaligus)