Исход: как миграция изменяет наш мир

Однако в реальности мы хватаемся за логические доводы и используем их для обоснования суждений, уже вынесенных на основе наших нравственных предпочтений.

Акерлоф приходит к своей ключевой идее, задаваясь вопросом: «Как становятся хорошими водопроводчиками?». Он указывает, что главное здесь — не профессиональная подготовка и не хороший заработок, а скачок идентичности, после которого водопроводчик сам начинает считать себя хорошим водопроводчиком. Для водопроводчика, совершившего этот скачок, плохая работа будет несовместима с его чувством идентичности.

Например, не исключено, что это побудит вас чуть более осторожно относиться к повторяемой с самыми благими намерениями мантре о необходимости «уважать другие культуры». Есть подозрение, что именно культуры — иными словами, нормы и нарративы — бедных обществ, наряду с их институтами и организациями, являются главной причиной их бедности.

Вторая сводится к существованию бесчисленных экономических, юридических и социальных препятствий к миграции, в своей совокупности весьма существенных, вследствие чего миграция представляет собой инвестицию: прежде чем получать прибыль, необходимо понести издержки.

Всегда, когда у нас имеется возможность обеспечить рост производительности перемещая не людей, а товары, идеи или деньги, мы поступим разумно, если именно так и сделаем.

Перемещение людей отнюдь не является неотъемлемой чертой глобализации; мы можем использовать вместо него такие альтернативы, как перемещение товаров, капитала и идей.

Природный патриотизм сплошь и рядом оборачивается звериной жестокостью,

амые решительные защитники культурной обособленности называют ассимиляцию «культурным геноцидом», но это — неправомочное применение эмоционально заряженной терминологии, которую следует брать на вооружение лишь в тех ужасных ситуациях, когда жесткий подход действительно оправдан. Культура, к которой изначально принадлежали иммигранты, существует в их родных странах как динамический процесс. Нет никаких этических оснований для того, чтобы признавать за иммигрантами право на нежелание приобщаться к местной культуре, если такое приобщение является условием их допуска в данную страну. Или, выражаясь более конкретно, следует ли ожидать от мигрантов обучения местному языку? Иметь общий язык, безусловно, очень удобно: в отсутствие общего языка трудно проводить общую политику. Более того, речь идет и о взаимном внимании: вспомним работу о мексиканских иммигрантах в США, согласно которой иммигранты, знающие английский, проявляют больше готовности к участию в предоставлении общественных благ. Таким образом, мигранты, не желающие учить общий язык,

Из явлений, обнаруженных Робертом Патнэмом и другими авторами, следует, что при данном темпе миграции социальные издержки, связанные со снижением доверия внутри групп и ростом напряжения между ними, будут тем выше, чем больше культурная дистанция. Таким образом, мы приходим к парадоксу. Движущей силой в экономике миграции являются индивидуальные максимизирующие решения мигрантов и их семей. Наличие диаспоры снижает издержки миграции, и потому увеличение диаспоры приводит к возрастанию темпа миграции из соответствующей страны. Однако социальные издержки миграции определяются экстерналиями, которые порождаются этими частными максимизирующими решениями. Парадокс состоит в том, что экономическая логика частных максимизирующих решений, по определению обеспечивающих максимальную экономическую выгоду для лиц, принимающих решения, в то же время явно увеличивает социальные издержки.
Абсорбция и наклонности мигрантов: эмигранты или переселенцы?

При заданном размере диаспоры на темп абсорбции, скорее всего, повлияет и психология мигрантов. Выше уже говорилось, что популярные культуры можно рассматривать как набор готовых к использованию стереотипов. Наклонности, проявляемые мигрантами, могут определяться не только традиционными индивидуальными экономическими переменными — такими, как доход и навыки, но и взятыми на вооружение стереотипами. Миграционные стереотипы не высечены в камне; они изменяются, причем порой весьма стремительно.
Одна из таких перемен в отношении мигрантов к самим себе случилась в 1815 году, после окончания наполеоновских войн. Отчасти благодаря снижению цен на морские перевозки и спросу, накопившемуся в течение долгой войны, началась массовая эмиграция из Великобритании и Ирландии в Северную Америку. Эмигранты руководствовались здравой экономической причиной: наличием доступных для заселения и плодородных земель в Северной Америке. И все-

Ключевой момент, который я хочу донести до читателя, состоит в том, что нынешнее процветание Западного мира, с запозданием распространяющееся и в других регионах, не является результатом каких-то неизбежных сил прогресса. На протяжении тысячелетий вплоть до XX века не существовало таких стран, в которых простые люди не были бы бедными. Высокий уровень жизни являлся привилегией элит, присваивавших плоды чужой работы, а не нормальной наградой за производительный труд. Если бы не благоприятное сочетание обстоятельств, сравнительно недавно породивших социальную модель, способствующую экономическому росту, то это прискорбное состояние вещей, по всей вероятности, сохранялось бы и по сей день. В бедных странах оно сохраняется до сих пор.