100 лекций о русской литературе ХХ века

книга эта, в конечном итоге, она о бессмертии народа, поэтому претензии к этому довольно странные, просто не надо отождествлять народ и партию, народ и государство, народ и идеологию. Народ, он сам по себе. Вот Чонкин, это тот самый русский, на которого не действует идеология, Россия вообще страна не идеологическая. Это человек, который действительно больше всего хочет, чтобы его оставили в покое. А вот чем он будет заниматься, когда его оставят в покое, это не очень понятно.

Он, может быть, действительно будет просто стоять, тупо уставившись в одну точку. Я не думаю, что он будет пить, миф о русском пьянстве сильно преувеличен. Я не думаю, что он будет бездействовать, как буддисты. Но дело в том, что пока еще никто не понял, что он будет делать, потому что его в покое никогда не оставляли, всегда либо внешние враги, либо внутренние начальники, которые, может быть, еще и похуже. Поэтому вот эта мечта о том, чтобы человеку дали просто быть, она и пронизывает роман.

Первая вещь, которая поражала, ― это то, что автор не боялся писать правду о девяностых годах, то есть говорить об их абсолютно пустотной сущности, об их бесчеловечности, об их забвении всего сколько-нибудь ценного, что было в русской культуре вообще. Ведь для того, чтобы настали нынешние времена, согласитесь, нужно было очень долго расчищать место. И вот это место расчищали, выплескивая с водой всех детей, уничтожая всё советское наследие, отрекаясь от любой сложности и превращая мир в такую более или менее плоскую бетонную площадку. Так вот, это был роман о том, как человек культуры сталкивается с этой новой пустотностью, с этим примитивизмом.

своего дела совести быть не может, эта идея была для 1995–1996 годов, конечно, совершенно революционной, потому что тогда, как сказала всё та же Виктория Токарева, профессия исчезла, остались две профессии ― богатые и бедные. А Служкин ― профессионал, и по этому профессионалу школа тогда очень скучала.

Сологуб изображает человека, буквально текущего злобой, переполненного этим гноем. Такие герои есть, такие люди есть, злые до тупости и тупые до злобности.

Во-вторых, учитель – нерв общества, самое уязвимое, самое болезненное. По состоянию школы об обществе можно сказать всё. Армия и школа. Сравните «Поединок» и «Мелкого беса»: везде тупость, муштра, запреты и глумление над слабыми. В глубине души это очень сходные тексты, просто «Поединок» написан человеком здоровым и жизнерадостным, а «Мелкий бес», если можно так выразиться, смертерадостным человеком, который страстно сосредоточен на смерти. Поэтому при всей разности темпераментов картина получается абсолютно одна и та же.

Есть такие люди, которым лучше всего удаётся как раз все сопряжённое с ненавистью, унижением, тёмной стороной жизни.

Нужно заметить, что передоновщина – это очень чёткое и яркое зеркало, поднесённое к лицу провинциальной России. Мы привыкли думать, что в провинции живут подвижники, спасающие её, но Сологуб первым нам напомнил: эта провинция спивается, сходит с ума, у неё нет чувства будущего и перспективы. Это страшный мир, это мир именно что мелких бесов. До крупных она не дотягивает.

Это Беликов агрессивный. Агрессия эта проистекает не только от водки. Она происходит от его чудовищной ограниченности и страха, что его обойдут, что его на всех путях пытаются извести какие-то враги. Он уверен, что весь мир к нему тотально враждебен, и в этом смысле Россия 1907 года (как во многих отношениях и нынешняя Россия) – это мозг Передонова, больное сознание Передонова, в которого со всех сторон нацелились кошмарные злобные конкуренты.

Передонов не просто образ русской провинциальной тупости, это ещё и образ ненасытной злобы.