Восстание Персеполиса

Каждый горюет как умеет, – ответила ей Бобби. – И каждый должен, отгоревав, волочь задницу на рабочее место.

Трибализм иррационален, а иррациональную позицию нельзя поколебать силой разума. Поэтому, вместо того чтобы логически доказывать необходимость забвения национальных и культурных различий и объединения в единый род, верховному консулу пришлось прибегнуть к старинным, понятным каждому действиям: начать войну.

В тюрьмах есть правила. Есть надежда. Ты остаешься в камере, пока не придут для беседы адвокат или представитель профсоюза. И потом будет суд. Если дело обернется плохо – за ним будет тюрьма. Одно вытекало из другого, и все называли это правосудием, хоть и сознавали, что даже в лучших случаях это преувеличение. По сейчас он в каюте. В жилом пространстве. Его превращение в тюремную камеру ощущалось как надлом, какого не было в настоящей тюрьме. Тюрьма где-то кончается. Вот ты в ней, но, выйдя за дверь или пост охраны, ты оказываешься вне ее. А сейчас вся Медина обернулась тюрьмой и останется ею еще двенадцать минут.

Боль – это просто способ тела о чем-то ей сказать.

Она бы выглядела старухой, если бы не блеск глаз, делавший ее втрое моложе.

у плохих новостей растут крылья

вера – это для тех, кто плохо знает математику.

И – в любой армии любых времен, если командир отдавал преступный приказ, долгом солдата было его ослушаться.

Если мечта об империи не сбудется, останутся только большие ненужные здания.

боль – друг воина