Сатори в Париже. Тристесса

И целую ночь, один–одинешенек в старом пассажирском вагоне, О Анна Каренина, О Мышкин, О Рогожин, я еду назад в Сан–Брие, Ренн, пью свой коньяк, и вот он Шартр на рассвете Приезжая в Париж утром.

Он приехал в Париж, рассчитывая, что окажется под вишнею в цвету на солнышке, а на коленях у него хорошенькие девчонки, и народ вокруг танцует, а вместо этого бродит по дождливым улицам один во всем этом арго, не знает даже, ни в каком квартале бляди, ни где Нотр-Дам

Мои же манеры, по временам отвратительные, могут быть милы. С возрастом я стал пьянью. Отчего? Оттого, что мне нравится экстаз рассудка.
Я Убог.
Но люблю любовь.

неважно как ты путешествуешь, «удачной» ли была твоя поездка, или ее пришлось сократить, ты всегда чему–нибудь учишься, учишься перемене своих мыслей.

«Плевать мне на деньги, я Царь всего света, ваши маленькие революции я поведу за собой сам»

и произнес «Сначала выровняй ум свой, а там и земля станет ровной, до самой Горы Сумеру» (древнее название Эвереста в старой Магадхе) (Индия)

Я знаю, что все хорошо, но мне хочется доказательства

Какие–то парни играют в бильярд в задней комнате и я наблюдаю за ними почти вплотную, потому что в последнее время на Юге стал неплохо играть в бильярд, особенно когда пьян, еще одна неплохая причина завязать с пьянством, но они не обращают на меня вообще никакого внимания, сколько я ни говори «Bon [37] !»

Потому что люди на самом деле понимают что лопочут их языки. И глаза их сияют ответным пониманием, и сияние это ответное выдает присутствие души в мешанине и неразберихе языков и зубов, ртов, каменных городов, дождя, тепла, холода, всей этой нелепой мешанине на пути от неандертальского мычания до восхищенного стона ученого умника над марсианскими пробами, нет, на всем пути от ХРЯПС! муравьедского языка Джонни Харта [36] до страдающего ‘la notte, ch`i` passai con tanta pieta» синьора Данте в его одеждах всепонимания, возносящегося в итоге на небеса в объятиях Беатриче.

Конечно, они чувствовали что от меня разит перегаром и считали меня придурком, но, видя что я знаю какие книги мне нужны и как о них спросить, они исчезали где–то в недрах пыльных папок и полок высотой с дом, наверное им приходилось воздвигать лестницы, такие громадные что сам Финнеган грохнулся бы с них подняв грохот похлеще чем в Поминках по Финнегану, только на этот раз грохот имени, имени которым индийские буддисты нарекли Татхагату, или Всепротекающего Эпохи Приядавсаны, множество бесчисленных Эпох назад.