Эхо вины

Жить, не задерживаясь надолго ни в одном месте, не останавливаясь больше чем на мгновение, нигде не пуская корней

Собака, что со счастливой преданностью извивается у него под ногами. Дети, сбивчиво рассказывающие ему о том, как прошел их день. Он учил бы их ездить на велосипеде и водил бы на футбол. Вполне скромные, выполнимые желания! И Вирджиния понимала, что он имеет полное право жить именно так, как ему представляется верным.

Она и сама мечтала достичь когда-нибудь точки равновесия, подобной той, в какой находился сейчас Майкл. Мечтала победить свой внутренний непокой, что был причиной ее непостоянства во всем – в отношениях с людьми, в профессии, в стиле жизни. Почему же ей не удавалось сосредоточиться и выбрать себе что-то одно? Почему ей постоянно казалось, что она упустит что-то важное и интересное, если посвятит себя чему-то одному? Это было несерьезно, это было по-детски. Но она не могла преодолеть собственные наклонности.

Когда Майкл уехал, Вирджиния смела веником землю с террасы и ушла в дом. Она долго мыла руки, вычищая частички земли из-под ногтей… Потом посмотрела новости по телевизору, постояла у окна, наблюдая, как тихий пригород обволакивает вечерняя тьма, и воображая, что она сейчас живет в Нью-Йорке и глядит на завораживающие огни ночного города. Эта мысль вгоняла ее в мучительную ностальгию по другой жизни.

очень счастливой. Такой она увидела себя в зеркале, и оно не обманывало ее. Скрыть это состояние было уже невозможно. Румяные щеки, сияющие глаза, особое внутреннее свечение – все это выдавало в ней радость, даже когда она серьезно задумывалась. Ее былую печаль как рукой сняло. Она снова была такой же бойкой и живой, как в юности, когда на нее смотрели десятки восхищенных мужских глаз. Именно такой, двадцатилетней, она увидела себя в зеркале после волшебной ночи, проведенной с Натаном. К ней вернулся не только веселый, задорный, слегка вызывающий блеск в глазах – к ней как будто бы снова вернулась юность

Перед внутренним взором Вирджинии поплыли картины, похожие на моментальные снимки. Маленький дом на живописном острове. Пронизанный люрексом солнечных нитей сад. Она сидит с Натаном за кухонным столом. Они вместе пьют ароматный черный кофе и обсуждают его новую книгу. Говорят они горячо, страстно, полностью погрузившись в сюжет и характеры персонажей и чувствуя себя так, будто они одни на всем белом свете, но в то же время не одиноки. Ведь они – вместе. Им предстоят бесчисленные совместные ночи. Вот они лежат, обнявшись, чутко прислушиваясь к дыханию друг друга. Вот провожают бокалом вина закат солнца. Сидят у горящего камина, в то время как за окном неспешно падают хлопья снега, окутывая мир безмолвием. Рука об руку идут на прогулку, смеются и разговаривают или просто молчат в полном согласии. Ходят на вечеринки, слушают музыку и понимают друг друга с полуслова.

Счастье, счастье, счастье.

история наложила отпечаток на ее психику, в результате чего она замкнулась в себе, стала слишком задумчивой и печальной. Через какое-то время он привык к ее вечному меланхолическому настрою и не спрашивал себя, нормально ли, что это длится годами. Печаль стала частью образа Вирджинии, ее неотъемлемой чертой, как ее руки и ноги, ее светлые волосы и синие глаза. Вирджиния часто выглядела несчастной. Избегала людского общества. И все это почему-то не слишком удивляло Фредерика.

Должен ли он был забить тревогу, поговорить с ней серьезно? Может ли он обвинить себя в равнодушии, в душевной слепоте? Конечно же, он замечал ее депрессию. Сначала она проявлялась очень ярко, потом стала более скрытой. Обязан ли он был докапываться до причин этой тоски, предлагать Вирджинии помощь? Конечно же, он часто спрашивал, как она себя чувствует. Спрашивал, лучше ли ей. И неизменно слышал в ответ только одно: «Хорошо. Все в порядке». И этот ответ удовлетворял Фредерика, хотя он, как ему казалось сейчас, всегда чувствовал в словах жены некую фальшь. Но так ему было удобнее – довольствоваться ответом, что все хорошо, нежели доискиваться до истинных причин проблемы. Убеждая себя, что «все в порядке», Фредерик уезжал в Лондон, сначала ненадолго, потом на все более длительные сроки и лелеял там ростки своей политической карьеры. Могли он поставить это себе в вину

Ему стало немного дурно. Он чувствовал себя так, будто продирается по тесным закоулкам страшного сна

Некоторые вещи так неприятны, что ты не замечаешь их, даже если они написаны красной краской на стене твоей комнаты. Фредерику всегда казалось, что он не способен на самообман. Теперь он вынужден был признать: розовые очки сидели на его носу просто великолепно!

На свадебных фото Вирджиния была такой, как всегда, – ни веселой, ни грустной. Скорее, равнодушной – к своему торжественному событию, ко всему, что происходит вокруг, – замкнутой в себе, бесконечно рефлексирующей. Эти особенности ее характера сильно беспокоили Фредерика, и вместе с тем они были частью ее привлекательности, ее шарма. Задумчивость, молчаливость, легкая отрешенность – именно это импонировало Фредерику в женском характере больше всего.

Те, кто был знаком с мистером

Впервые за годы их совместной жизни он говорил с ней так агрессивно. Впервые он поднес к ее глазам безжалостное зеркало, в котором она увидела свое жалкое отражение. У нее не было ни толковой профессии, ни каких-либо достижений, ни мало-мальски продуманного благотворительного проекта, в который она могла бы вложить свои силы и энергию. Она прохлаждалась одна в гигантском доме, почти дворце, заботилась о дочери, которая, как сказал недавно Натан Мур, в скором времени перестанет постоянно нуждаться в ней. Не зная, куда девать свободное время, Вирджиния нарезала круги по парку, но, когда женщина с грустными глазами пригласила ее выпить чашку чаю, она отказалась под предлогом «массы неотложных дел

Необъяснимый страх подстерегал Вирджинию и полностью охватывал ее в те моменты, когда она оказывалась среди малознакомых людей, в самом центре всеобщего внимания. Всевозможные расспросы и комментарии, касающиеся ее лично, всегда казались ей слишком настойчивыми и навязчивыми. В такие моменты Вирджиния внутренне терялась. Она чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, дыхание становится сбивчивым, словно кто-то берет ее за горло. В такие мгновения она мечтала только лишь о побеге, о том, чтобы спрятаться в своей скорлупе и оказаться одной, одной, одной…