Князь Святослав. «Иду на вы!»

– Погибнет слава, которая шествовала за нашим войском везде и всюду, коль мы теперь позорно отступим перед ромеями, – молвил князь. – Братья, проникнемся же мужеством, завещанным нам предками, и выйдем завтра на сечу, помня, что мощь русов доселе была несокрушимой. Не пристало нам возвращаться на Русь, спасаясь бегством. Выбор у нас таков: либо победить и с честью вернуться домой, либо умереть со славой здесь, у стен Доростола. – Святослав ненадолго умолк, оглядев бородатые утомленные лица своих воевод, затем более уверенным голосом продолжил: – Братья, не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые срама не имут. Но ежели мы побежим от врага, то стыдом себя покроем. Станем крепко, братья! Я пойду впереди вас, коль голова моя падет, то вы уж промыслите дальше сами. Вот тогда я буду для вас и не владыка, и не советчик.
Святослав сел на стул и обвел долгим взглядом своих притихших бояр, словно ожидая от них возражений. Однако ни одного возражения не прозвучало. Даже всем недовольный Свенельд и тот молчал.
Наконец со скамьи поднялся боярин Ставр.
– Битва так битва, князь. Мы все пойдем за тобой!
– Где твоя голова, княже, там и наши головы! – воскликнул пылкий Ростичар.
– Тогда всем спать! – распорядился Святослав. – Завтра силы понадобятся.

Он повел своих ратников туда, забыв о приказе Святослава. Размахивая мечом, Икмор стал пробиваться к Цимисхию, горя сильнейшим желанием своей рукой убить владыку ромейской державы. Телохранители Цимисхия стояли насмерть, сдерживая натиск славянской рати, но их было немного. Русичи уверенно одолевали ромеев. В Икмора вонзались стрелы, но он не обращал на них внимания, свирепо круша врагов мечом. Когда ему в бедро воткнулось вражеское копье, то Икмор обломил копейное древко и с железным наконечником в ноге продолжал сражаться.
До Цимисхия оставалось не более сорока шагов. Икмор выхватил дротик из руки сраженного им ромея и метнул его в василевса. Короткое копье просвистело рядом с головой Цимисхия и убило наповал императорского знаменосца. Пурпурный царский стяг повалился на землю.
Навстречу Икмору выехал верхом на белом коне храбрый военачальник Анемас, араб по рождению, сын критского эмира Абд-эль-Азиза, взятого в плен Никифором Фокой и перешедшего на службу к ромеям. Анемас преградил путь Икмору и сильным ударом двуручного меча отсек ему голову вместе с правой рукой, уже занесенной для очередного удара. Икмор упал. Русичи подхватили его тело и, заслоняясь щитами, стали отступать, удрученные гибелью своего доблестного воеводы.

Кейла не могла удержаться от слез, прощаясь навсегда со своими подругами. Ей пришлось подняться по лестнице на помост, где лежали два безжизненных женских тела, одетых в роскошные платья, с золотыми украшениями на челе и на груди. Длинные волосы покойниц были распущены и тщательно расчесаны. По поверьям славян, в царство мертвых женщинам нельзя было являться с заплетенными в косы волосами. Женская коса была символом жизненного пути, неким оберегом от болезней и злых сил.

В последующие три дня в поле перед Доростолом пылали погребальные костры. Всех своих павших русичи предали огню, совершив все обряды и жертвоприношения, как повелевал их древний обычай. На самом высоком костре воины Святослава сожгли прах Сфенкела. Вместе с останками Сфенкела была сожжена рабыня, согласившаяся последовать за своим господином в царство Нави. Перед сожжением рабыня была задушена петлей, по славянскому обычаю.
По обычаю русов, жена князя или воеводы была обязана последовать за мужем на погребальный костер, если она не была беременна и если ее родственники были не против этого. Поскольку Кейла была на третьем месяце беременности, то ей посчастливилось избежать этой печальной участи. По обычаю, именно Кейле пришлось поднести факел к погребальному костру Сфенкела, как его супруге. Все прочие родственники Сфенкела пребывали в Киеве.
Когда огромный костер, поглотивший помост с телом Сфенкела и его рабыни, разгорелся, взметнув пышущие нестерпимым жаром рыжие языки выше крепостной стены Доростола, стоявшие вокруг русские воины все разом начали ударять мечами и копьями в щиты.
При этом ратники хором выкрикивали одну и ту же фразу, как некое заклинание: «В путь, Сфенкел! В путь!..»

Василевс направился обратно к своему стану. Внезапно взор Цимисхия задержался на убитом славянском воине необычайной красоты. Юноша лежал на спине, в груди у него торчал обломок копья.
Цимисхий подошел к убитому русичу.
– Наверняка это дружинник Святослава, – заметил Склир, не отстававший от василевса ни на шаг. – Кольчуга на убитом добротная и шлем с серебряной насечкой.
Склир нагнулся и снял островерхий шлем с головы бездыханного русича. Под шлемом оказалась уложенная венцом девичья коса. Из груди Склира вырвался невольный возглас изумления.
– Это же девушка! – воскликнул он. – А вот еще одна лежит рядом и тоже в кольчуге! Убита стрелой.
Вторая русская дружинница лежала на земле в трех шагах от первой. Кто-то из ромеев уже успел снять с нее шлем и сапоги. Стрела пробила несчастной шею навылет. Ее толстая русая коса полурастрепалась и была измазана кровью. Бледное юное лицо девушки было искажено предсмертной мукой. Кровь, вытекшая у нее изо рта, засохла на нежной девичьей щеке и подбородке.
– Что за народ эти русы? – промолвил пораженный Цимисхий. – У них даже женщины сражаются наравне с мужчинами! Нам будет очень нелегко одолеть такого врага!

ружие в ближней сече! От секиры не спасают ни щит, ни шлем, ни панцирь.

Цимисхий внимательно разглядывал убитых ромеев, определяя опытным взором, с каким оружием в руках русы наиболее опасны в ближнем бою. В одном месте Цимисхий остановился, пораженный грудой мертвых тел, это были ромеи, искромсанные на куски. Под ногами у василевса в беспорядке лежали отрубленные головы, руки, ноги, тела, рассеченные пополам. Земля вокруг почернела от крови.
– Как это понимать? – Цимисхий повернулся к Склиру. – Неужели у русов есть двуручные мечи?
– Нет, повелитель, – невозмутимо ответил Склир, – здесь поработали славянские секиры, такие большие топоры на длинной рукояти. Русы весьма умело ими орудуют! Это страшное

Отправляясь в дальние походы, русичи непременно брали с собой невольниц и так называемых «походных жен», дети которых, впрочем, всегда признавались у русичей законными. По окончании войны «походная жена» зачастую делила кров с законной супругой князя или боярина. В войске Святослава таких женщин было немало, все они были неприхотливы и при случае могли взяться за оружие. Воеводы обычно ставили храбрых воительниц в шеренги лучников или поручали им подносить связки дротиков в боевые порядки пеших полков. Пример этих «походных жен» подтолкнул Весняну к тому, чтобы и ей самой обрести военную сноровку наравне с мужчинами-воинами.

– Улебу надоело воевать, он собрал свою дружину и отплыл домой, – нехотя промолвил Святослав. – Сфандру Улеб взял с собой, а его сын Регнвальд не поехал с ним. Не поехала с Улебом и Тюра. На подходе к устью Дуная ладьи Улеба наткнулись на корабли ромеев. Ромеи подпустили Улебовы ладьи поближе и спалили их негасимым греческим огнем. Лишь одной ладье удалось спастись и вернуться в Переяславец. Ратники с этой ладьи видели, как полыхала Улебова ладья вместе со всеми людьми на ней.
– Какой ужас! – прошептала Верхуслава, прижав к себе плачущую Тюру.
– И врагу не пожелаешь такой смерти, – покивал головой Святослав.

Ромеи спешно выстроились в глубокую фалангу, их было намного больше, чем славян.
Выйдя из рядов своей дружины, Сфенкел, потрясая копьем, стал вызывать на поединок любого храбреца из вражеского войска. Какой-то ромейский военачальник принял вызов и поскакал на Сфенкела верхом на большом гнедом жеребце. Сфенкел подпустил ромея поближе и метнул в него копье. Пущенное с огромной силой копье наповал сразило коня, пробив защитный чепрак из толстой кожи. Вражеский военачальник, поднявшись с земли, смело двинулся на Сфенкела, размахивая блестящим мечом. Он был огромен и широкоплеч, весь покрытый чешуйчатой броней.
Сфенкел ждал врага, не двигаясь с места. Когда до ромея оставалось не более десяти шагов, Сфенкел молниеносно выхватил из-за пояса легкий топорик-чекан и запустил его в неприятеля. Просвистев в воздухе, чекан вонзился ромею в лицо, разрубив ему переносицу. Грозный противник пошатнулся и боком свалился на траву.
Среди русичей пронесся громогласный торжествующий крик.
Ромеи ответили на этот крик градом стрел, которые с дробным стуком впивались в поднятые над головой красные щиты русичей.