Книга мертвых 2. Некрологи

каждый из них „вычислил“ свою жизнь, жил не по принципу „стимул — реакция“, а в жестком соответствии с придуманным им жизненным планом. Толстой считал такую способность критерием мужского поведения.

В смысле «ухаживания» (отвратительное слово, «ухаживают» за больными и немощными, почему процесс соискания благоволения female по-русски так унизительно назван?) я всегда был полный ноль.

Когда мне нужно стихов, я читаю Гумилева или Лермонтова.

женщины старше тридцати вызывают у меня сочувствие и презрение одновременно

работать надо в одном искусстве, если разбазариваться на несколько — останешься дилетантом

Занятие искусствами — занятие суровое, оно требует всего человека, всю его кровь, нервы, жизнь. Чтобы от жизни осталось удовлетворение, а в сокровищницу человечества, в его Вавилонскую башню был вложен твой кирпич, ты должен создать труд. Помимо таланта нужен еще и крепкий живот, внутренности, «guts», как говорят американцы. Guts на несколько искусств никогда ни у кого не хватит.

Как хорошо, что я не человек, но сверхчеловек.

я люблю и устрицы с шампанским (вкус отточил за четырнадцать лет жизни в Paris), и люблю лицезреть красивых девушек, и все это потому, что противоположный конец шкалы человеческой жизни, где унижения, тюрьма, война, смерть, мною хорошо разведан. Я впадаю в восторг от предельной удаленности устриц с шампанским от блюда, которым нас кормили в перерыв в Саратовском областном суде: суп с головами и хвостами килек – блюдо называлось «аквариум»

Лучшие публицисты — это Савонарола и протопоп Аввакум