Интервью с Макиавелли

Итак, скажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. Однако в действительности кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживался у власти. Не стоит лишь надеяться, что можно принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую. Однако в том-то и состоит мудрость, чтобы, взвесив все возможные неприятности, меньшее зло почесть за благо.

видя, что Горбачев не собирается принимать к нему жестких мер, он решил подтолкнуть его к этому, и сам подал ему прошение об отставке. Мотивировал свое заявление Ельцин тем, что его товарищи не оказывают ему достаточной поддержки в его начинаниях в Москве и даже ставят ему палки в колеса (опять указывался Лигачев). В конце заявления Ельцин предупреждал генсека, что в случае оттягивания решения, он будет вынужден сам поднять этот вопрос на ближайшем Пленуме ЦК. В шахматах такой ход называется «вилкой». Угрожая Горбачеву своей отставкой, Ельцин одновременно покушался и на должность второго человека в партии. Ни то, ни другое Горбачева не устраивало, но и избежать одного из двух этих исходов он уже не мог. В любом случае Ельцин оставался с выигрышем – добровольная отставка сразу создавала ему всесоюзную, а то и мировую известность (ибо такого не бывало за всю историю КПСС), а замена Лигачева на Ельцина давала последнему статус второго человека в партии и самую выгодную позицию для атаки на пост уже самого Горбачева.

Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он больше заботится о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него положиться. Ибо министр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о себе, а о государе, и не являться к нему ни с чем, что не относится до государя. Но и государь со своей стороны должен стараться удержать преданность своего министра, воздавая ему по заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе узами благодарности, разделяя с ним обязанности и почести, чтобы тот видел, что государь не может без него обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и почестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся переворотов. Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким образом, они могут быть друг в друге уверены, когда же они ведут себя иначе, это плохо кончается либо для одного, либо для другого.

когда на сцену вывалил разбуженный им же самим народ, обращаться с которым он не умел, благополучию его пришел конец.

Ельцин плохо владел искусством тонкой интриги, в котором так поднаторел Горбачев, но он умел сделать нестандартный ход, смешать карты, шокировать всех дерзкой и наглой выходкой, и потому чаще всего он побеждал своих соперников не «по очкам», а сразу «нокаутом». По этой причине он за всю свою карьеру никогда не был замом, а всегда выходил сразу в первые начальники. В рутинных же ситуациях он скисал и терял вкус к игре. Мелочные интриги он презирал, на чем часто проигрывал своим более ловким соперникам.

Будучи малоквалифицированным работником, Ельцин мог выделяться в глазах начальства только своей исключительной исполнительностью, упорством, самоотдачей, и поэтому все порученное ему он исполнял с таким рвением, что буквально загонял при этом и себя, и своих подчиненных. Но поначалу он продвигался очень медленно. В партию он вступил поздно (в 30 лет), и только после этого получил должность инженера домостроительного комбината. Через три года его назначили там директором. А еще через два года у него нашелся наконец покровитель, который и обеспечил ему первый прыжок во власть – он был замечен первым секретарем Свердловского обкома Яковом Рябовым, имевшим схожий с ним характер, и переведен из директоров комбината в обком. А при переводе самого Рябова на повышение в Москву в 1976 году тот рекомендовал Ельцина на свое место (в обход второго секретаря обкома). И это было для него первым подарком судьбы. Но второго такого подарка ему пришлось ждать потом целых 10 лет – вплоть до прихода к власти в Москве Горбачева, после чего ему снова улыбнулась удача.
В свое время Андропов, еще при Брежневе, провел закрытое постановление Политбюро о рекомендации Свердловскому обкому «рассмотреть вопрос» о сносе исторического дома купца Ипатьева, в котором в 1918 году Екатеринбургским ревкомом была расстреляна семья Николая II. Однако Рябов не взял на себя этот грех и оставил постановление невыполненным, чем и не понравился Андропову. Но через два года сменивший его Ельцин нашел в бумагах прежнего главы обкома эту рекомендацию и исполнил ее немедленно – за одну ночь исторический дом был снесен, а место, где он стоял, закатали в асфальт. Андропов запомнил тогда ретивого уральца, и когда сам сделался Генеральным, то первым делом удалил Рябова из секретарей ЦК, отправив его послом во Францию, а вторым – дал поручение своему помощнику Лигачеву съездить в Свердловск и присмотреться к Ельцину на предмет перевода того в Москву. Но при Андропове этот перевод не успел состояться. Однако после того как Лигачев стал вторым человеком в партии при Горбачеве и им понадобился ретивый исполнитель для расправы над Гришиным и его людьми, заправлявшими тогда в столице, они вспомнили о Ельцине и пригласили его в Москву. Это было вторым подарком его судьбы, и дальше уже Ельцин всего добивался сам.

Государь не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядкам. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и насилие, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица.

Мудрые правители всегда думали не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем, и старались всеми силами предотвратить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя принять меры, но если дожидаться, пока беда грянет, то никакие средства уже не помогут, ибо недуг станет неизлечимым. Здесь происходит то же самое, что с чахоткой: врачи говорят, что в начале эту болезнь трудно распознать, но легко излечить; если же она запущена, то ее легко распознать, но излечить трудно. Так же и в делах государства: если своевременно обнаружить зарождающийся недуг, то избавиться от него нетрудно, но если он запущен уже так, что всякому виден, то никакое снадобье уже не поможет.

Черняев приводит в своем дневнике за 20 марта 1991 г. следующий любопытный эпизод: «Между прочим, вчера, – пишет он, – Аугштайн (издатель „Шпигеля“) прощаясь, сказал, что желает Горбачеву удачи в „Вашем великом деле – как Линкольна в Америке“. Но, продолжал немец, „не желаю Вам его судьбы“.

Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
В таких строках выразил тогда этот очевидный факт популярный советский бард Булат Окуджава.