Сыр

Один человек очень долго сидел под дождём и стал гладким, как морской камушек.
Очень долго сидел за столом и стал согнутым, как ракушка.
Его ушные раковины выбросило приливом на берег, а он и не заметил.
Вечерами фисташки в его пепельнице воображали себя мидиями и болтали о море, которого никогда не знали.
Как-то утром человек уплыл вместе с рыбами, потому что он это умел.
Соль во рту осталась насовсем — от фисташек, от мидий или от проходящей воды, — спросить уже не у кого; в остальном же полный порядок.

В момент печали человек вешает нос. Уши всегда остаются бодрыми и активными.

В уши вторгаются: беруши, серёжки, злые языки, ватные палочки.

Жутко-громкое счастье жужжит в обоих ухах.
У стен есть уши, потому интроверты так любят комнаты.

Я не знаю, для кого мои тексты, кто мой читатель. Это и ребёнок, и взрослый, и очень взрослый, всякий. Это и мальчик, и девочка, и пёс (если вам так одиноко, что вы читаете псу), и воображаемый друг, и дедушка, и бабушка, и прохожий, и гость.

Так умирает журавлик
Возвращаясь в квадрат
Из которого когда-то был сложен
Быть может – слишком

детстве моей мечтой было стать яблоком. Кто-то сказал, что можно вырасти на дереве, созреть и налиться соком. Красные бока такие красивые. Блестят. В них можно натыкать гвоздики и никогда не состариться.

Один человек очень долго сидел под дождём и стал гладким, как морской камушек.

Патологическая проверка почты делает тебя похожим на почтальона. Только наоборот: ты повязан со своим почтовым отделением, пусть даже оно умещается в ладонь, но при этом только хлопаешь дверцами пустых ящиков. Или жадно накидываешься на очередной ошмёток газеты. Или счёт. Или — о боги — действительно, письмо. От другого, такого же повязанного.

Во мне всё что-то звучит и уходит в смех, и в сон, как слова уходят в воду, и я ищу поддержку, как сломанная вешалка, роняющая пальто.