Иван Курилла

Идея «Бессмертного барака» получила массовую поддержку, хотя и существенно меньшую, чем «Бессмертный полк»: 13 мая 2015 года (этот день считают датой создания движения) общественный активист Андрей Шалаев в соцсетях призвал собирать материалы о репрессированных родственниках, а к ноябрю был создан сайт движения, на котором размещаются «истории судеб, воспоминания о тех временах, фотографии из личного архива, копии личных дел невинно осужденных» [254]. Эта работа позволила за счет активизации родственников жертв вовлечь больше людей в работу по восстановлению имен репрессированных, которой многие годы занимается «Мемориал»

Игорь Моисеев вряд ли сильно преувеличивал, когда рассказывал анекдот после гастролей своего ансамбля в США в 1958 году: «Рецензенты писали: „Эти артисты, несомненно, работники КГБ, натренированные для того, чтобы иметь такой успех“. Им отвечали: „Если чекисты так танцуют, то как же должны танцевать настоящие артисты?!“» [2].

кую записку Николая Карамзина «О древней и новой России», в которой тот доказывал, что России нужен абсолютный правитель, чтобы предотвратить анархию. По словам Пайпса, Карамзин предложил России трудный выбор между монархией и демократией, но «предпочел чрезмерную власть» хаосу. Консерватизм, подчеркивал Пайпс, — аутентичная русская политика, тогда как либерализм и радикализм заимствованы на Западе. После публикации этой книги, к его собственному удивлению, Пайпсу предложили постоянное место в Гарварде.

В этот период Пайпс начал работу над биографией Петра Струве и заинтересовался русской интеллигенцией. В 1960-м он издал сборник статей на эту тему; однако книга получилась не только об этом, но и о развитии советской культуры после смерти Сталина. Авторы исторических статей в этом сборнике (включая самого Пайпса) старались извлечь уроки для советской современности. В предисловии профессор отмечал: понимание того, как русские интеллектуалы общались с «технической и административной бюрократией» в XIX веке, представляет собой интересную и широкую проблему, потому что она возникает «в каждой современной или модернизирующейся стране». В отличие от соци

один из школьников прокомментировал: «Они стреляют в людей, чтобы не допустить насилия в книгах»

Один из ведущих представителей исторической политики в России, председатель Российского военно-исторического общества и бывший министр культуры Владимир Мединский, прямо призывал поддерживать мифы, а не историю, потому что люди, по его мнению, «оперируют не архивными справками, а мифами», и относиться к этому факту нужно «трепетно, бережно и осмотрительно» [58].
Иными словами, именно мифологизированная история позволяет говорить о политике предельно понятными и простыми словами. Мифы, в понимании Мединского, и являются теми базовыми понятиями «исторического языка», которые можно использовать в политических целях (в том числе для обращения к «общественному массовому сознанию»).

А современность не только устанавливает факты прошлого, но и извлекает из него нужные ей эмоции, ищет в нем ответы на вопросы или просто маскирует свои проблемы разговором о давно прошедших событиях.

Однако в последнее время в России часто отмечается, что история окончательно заменила собой политику

Разные рассказы о прошлом существуют внутри исторической науки. Если в конце XX века это воспринималось как «внутрицеховая» проблема историков, то спустя полтора десятилетия ею озаботились политики, возглавляющие государство.

Чтобы стать пригодной для политиков, история нуждается в «цельных» интерпретациях, которые пригодны для выстраивания национальных нарративов, и то, что воспринималось как кризис исторической науки, повлекло за собой кризис и в «исторической политике».

В то же время развитие коммуникаций превратило визуальные искусства — театр, кино, телевидение — в мощный фактор мифотворчества, конструирования образов прошлого. Эти образы приобретают политическое значение и порождают конфликты [14].